Дунай с Волгой не сольются
Синоним выделенного заглавными «беса» – страсть. О её неуместности и величии этот резкий, графичный спектакль. Но и про капитализм, и про Россию находит, что сказать.
Почти все главные современные постановки великой русской драмы о прекрасной девице Ларисе Дмитриевне, её неслучившемся браке с душнилой-чиновником Юлием Капитонычем, корыстной маменьке Харите Игнатьевне и вожделеющих девичьих тела и души грубых купцах – миллионщиках снаружи, бурлаках внутри – не в ладах с названием. Эльдар Рязанов переименовал Островского в «Жестокий романс» (без воспоминаний об этом ключевом позднесоветском фильме – никак, и моссоветовская версия без них не обходится), Дмитрий Крымов – в «Безприданницу», Евгений Марчелли – в «БЕСприданницу» (только Пётр Наумович Фоменко сохранил верность букве ХIХ века). Вроде, пустяк, озорство дизайна, знак отличия в афише – однако ж и чёткая эмоциональная метка;
не привет демонологии, но обозначение геолокации спектакля: империя неподвластных рацио чувств.
То царство-государство, где разворачиваются сюжеты лучших спектаклей Марчелли, сентименталиста и эротомана; быть может, единственного большого отечественного режиссёра, без умолчаний про силу тела говорящего. И то, как крутят головами сидящие в первом ряду господа, когда проходит мимо них Лариса в ботфортах и красном купальнике – отдельная история, часть спектакля (боюсь представить, что устроят этим господам их спутницы в момент театрального разъезда).
Сценография Игоря Капитанова абстрактна: серые стены, невзрачные стулья-столики универсально провинциальной забегаловки. Но и мир теней, Гадес-Плутон-Ирий; тот свет давно ушедших персонажей Островского.
И вечное настоящее, глубокая и очевидная Россия, где пельмешки, запах которых добивает до амфитеатра, лопают под шампанское из чайника: с утра да в бокалах – народ осудит;
и «Париж» возможен только один, в версте по воде, импортозаместительный которым легко одурачить Робинзона (Олег Кузнецов / Евгений Ратьков), заблудившегося скомороха Счастливцева. Йагупопа в дискотечном парике и трансвеститском прикиде. Про классовые отношения тоже по-брехтовски чётко: Матушка-Волга спину гнёт, зато денежки даёт (про спину – даже буквально; у Кнурова, пожилого купца с «громадным состоянием», которого любимец Марчелли Виталий Кищенко играет в очередь с Дмитрием Щербиной, проблемы с позвоночником); при всей условности построенного на сцене города, в его гражданах есть чёткое разделение на доходных людей и людей неимущих.
И – отклонюсь немного – про доход, про деньги нашему артисту играть зачастую проще, чем про страсть: сужу по недавнему зрительскому опыту, «Бовари» Ольги Субботиной у вахтанговцев, где искры летят, когда про растраты и долги, а прежде так, тление.
А у Марчелли огонь, когда про любовь, которая, понятное дело, река, в которой тонут два дурака.
Чисто про деньги – одна «одетая изящно, но смело и не по летам» Харита Игнатьевна (Елена Валюшкина). Тоже страсть.
Но Паратов-то не потонет: идти до конца, не озираясь на барыши и социальный расклад (вот и Васечка Вожеватов – Влад Боковин или Сергей Зотов – под любовь не заточен, зато купец хороший получится, как диагностирует стреляный волк Кнуров), готова только Лариса – у Марчелли роль отдана четырём актрисам; в премьерный вечер Огудалову играла Анастасия Белова, кроме неё в программке значатся Юлия Бурова, Дарья Таран и Юлия Хлынина; рискну предположить, что все следуют общему рисунку святой плотской одержимости.
Эта «БЕСприданница» – женская; мужичьё (ну или мужчинство – кому как удобнее) здесь не то, чтобы жалкое, но про другое – про себя – думает.
Каждый – конь вороной; и Паратов, которого в мой вечер играл Павел Чинарёв (другой вариант – Станислав Бондаренко), не уступит архивному мачо Михалкову: статен, весел, куражист; лишь, разумеется, Карандышев (Антон Аносов или Дмитрий Подадаев) – жалкий клоун; без сюрпризов; как и принято воспринимать. Нет, известие о замужестве Ларисы – как удар; Паратов узнаёт, отступив в тень, почти в кулисы, и кажется, сумрак объял всё вокруг; но для него всё рассеется, а для Ларисы, чьё «люблю» заканчивает первый акт – нет.
И «Напоследок я скажу...», который просят гости, явно знакомые с кинокартиной Рязанова, обернётся воплем;
и криков будет предостаточно. Марчелли знает, что кричать – это моветон; и съязвит сам на этот счёт; и закончит спектакль весёлым кавером «Мохнатого шмеля» (который я поспешно приписал Михею и Джуманджи, а он нас самом деле принадлежит более молодому проекту – Bro Sound).
Но суть – страсть – от этого не слабеет. «Стоит Лариса у доски, любовь кладёт на счёты и переводит на очки вниманье и заботы» – вот уж точно не про эту Ларису.
(©) Фотографии Елены Лапиной предоставлены пресс-службой театра.
