Кабы не было зимы
Идёт «Холодная война» в необычном месте – музее-мастерской Дмитрия Налбандяна, «первой кисти Политбюро», художника, славного портретами советских вождей. В уголке притаился изолированный старым холодильником ЗИЛ бюст Сталина. Тени незабытых предков возникают тут и там, однако высказывается спектакль не столько о конкретном историческом отрезке, сколько о вечных национальных особенностях и мифах
«В прекрасном Париже, в саду Тюильри, где дети шумят до вечерней зари,
зашел разговор про двухтысячный год: – Каким-то он будет? И с чем он придет? (...)
Зашел разговор про двухтысячный год, а в небе, над городом, плыл самолет. (...)
– В краю голубом ты спокойно паришь, но тысячи бомб не взорвут ли Париж?!
Их столько скопилось! Куда их девать? Двухтысячный год их начнет раздавать!
Одна из девчонок с нахмуренным лбом подсела к подругам поближе:
– Но если все больше становится бомб, боюсь, что не станет Парижа!..»
Агния Барто «В саду Тюильри» 1976
В моём детстве, в 1980-е, даже пацанам было нестыдно бояться ядерной войны; страх объединял советского школьника с любым ровесником за железным занавесом. Под строчками Барто «Пусть лучше тогда никогда не придёт двухтысячный год» подписались бы дети из Тюильри, ЦПКиО и Сентрал-парка. Холодной войны, о которой СМИ твердили не реже, чем об угрозе войны ядерной, не боялся никто.
Я, услышав это словосочетание впервые, решил, что речь о сражении, где применяется только холодное оружие – пустяк в сравнении с атомной бомбой – и расслабился.
Потом узнал, что и такого не предусматривается, речь всего-то о противостоянии политических систем – и перестал волноваться совсем. Потом пришёл Горбачёв, и бояться стало нечего. Показанный на фестивале «NET – Новый европейский театр» спектакль «Холодная война» обращается к прошлому с его страхами, некоторые из которых удручающе перешли в настоящее. Играет с воспоминаниями и пытается найти корни проблем в особенностях национальной погоды и характера. Использует холодную войну как метафору отношений личности и государства; обращается к холоду – как русскому народному мифу, вечному дамоклову мечу, нависающему над покорно склонённой головой русского человека.
Первый проект Театра Взаимных Действий, художественного объединения Шифры Каждан, Лёши Лобанова, Александры Мун и Ксении Перетрухиной, назывался «Музей инопланетного вторжения» (коротко о всех работах коллектива и подробно о прошлогоднем «Университете птиц» – здесь). Музей – среда, во многом синонимичная спектаклям театра.
Консервация вещей и цайтгайста, возможность уединения и пристального рассматривания артефактов, документация и творческое осмысление событий минувшего – то, что роднит музей и Взаимные Действия,
дебютировавшие, кстати, именно в выставочном пространстве – как участники «Опытов нечеловеческого гостеприимства» в ММСИ на Гоголевском. Новая работа логично обосновалась в музее, пусть и не самом традиционном: на девятом этаже жилого дома по адресу Тверская, 8, в квартире, где жил и работал советский живописец Дмитрий Налбандян.
«Холодная война» вторгается в оазис официозного благополучия:
о «счастье царей» – постоянной опасности среди видимого мирного штиля – напоминает бюст Сталина, видимо, самый давний и ответственный квартиросъёмщик, к которому гости проявили показательное неуважение.
К стенам прислоняются лыжи и саночки, на столе – чемодан, по всей комнате – древние холодильники ЗИЛ; самый зоркий глаз заметит крошечных солдатиков, занявших позиции на рамах картин и табличке «Выход». Внутри чемодана вскоре после начала «Холодной войны» обнаружится скромный реквизит, осколки советского быта: портативный фен, жёлтая портативная ЭВМ, похожая на детскую игрушку, машинка для стрижки волос, напоминающая орудие пытки, книжка «Наука о прочности» (название, конечно, не случайно). Внутри холодильников – инсталляции, они открываются только в условном третьем действии компактного, продолжительностью всего в час спектакля, но я не собираюсь в деталях описывать все детали – достаточно прямолинейные, зато максимально точные «макеты» эмоций и воспоминаний советского человека.
В проектах Театра Взаимных Действий не говорят стихами, но процесс их создания можно назвать поэтической лабораторией:
выбранная тема обрастает свободными ассоциациями; холод – это саночки и ГУЛАГ; морозилка для дефицитных колготок (при минусовой температуре, считали, дольше хранятся); эссе Оруэлла «Ты и атомная бомба»; форма цвета хаки и продуктовые наборы, подходящие для бомбоубежища.
Вещи представляют выставочную сторону «Холодной войны», они не покидают музей-мастерскую, их можно увидеть вне спектакля, в обычные дни. Во время «Холодной войны» неодушевлённые предметы – почти как у Андерсона, почти оживают и участвуют в представлении наравне с артистами Дарьей Ворохобко и Денисом Охотниковым. Финальная точка спектакля ставится уже после его окончания – в тот момент, когда вы тянетесь в карман за сигаретами или ключами и натыкаетесь на приятный согревающий сюрприз, «тепловой удар» от Ксении Перетрухиной и Ко.
Вообще же, театр в «Холодной войне» начинается буквально с вешалок:
они в музее Налбандяна издают мелодичный звон, который саунд-художник Алексей Наджаров сделал частью музыкального оформления. Первый акт – микс предметного, свидетельского и танцевального театра; впервые в команде Театра Взаимных Действий – хореограф, Татьяна Гордеева.
Второй – ледяной ноктюрн, индастриал-нойз-опера по мотивам «Морозко» и реальных аномальных холодов 1978-го. Дарья Ворохобко исполняет как бы сказочную Настеньку, стеснявшуюся признаться, что ей жутко, смертельно холодно:
в этом волшебно неадекватном поведении авторы спектакля видят символ долготерпения всего русского народа.
Можно было бы, принимая игру в ассоциации, ответить булгаковским воем «Агаты Кристи»: «Иду в рай за собачье долготерпение. Братцы, живодеры, за что же вы меня?». На считанные секунды Настенька оборачивается и девочкой-снежинкой, и Зоей Космодемьянской, и Мересьевым, и Карбышевым, и безымянной русской женщиной, с ужасом думающей о лагерных ватниках; надписи видеопроекций, картинки из кодоскопа, шёпот, чередующийся с надсадным птичьим клёкотом; всё вместе – скептический подход к русской морозной мифологии; деромантизация ресниц в серебре инея. Ворохобко – актриса Мастерской Брусникина, отчего кажется, что «Холодная война» вступает в заочный спор-диалог с «Морозом, Красным носом» Алексея Сюмака и Марины Брусникиной. Продолжение ассоциативного ряда – за вами; фантазируйте смело.
