Шекспир для одного актёра
Римский воин Гай Марций получил прозвище Кориолан после боя в городе Кориолы, где разгромил непокорных вольсков, столетиями враждовавших с Древним Римом. Шекспир использовал в своей «Трагедии о Кориолане» античные источники – труды Плутарха и Тита Ливия;
литературоведы, не поленившиеся сравнить пьесу с биографиями, находят, что Бард придал полководцу человечности.
Что, однако, не сделало Кориолана безусловным героем: отважный, бесстрашный, но и высокомерный, болезненно честолюбивый, к плебсу (читай, народу) – с неприязнью (и «откровенно антидемократические интерпретации» пьесы – не редкость). С народного бунта и начинается спектакль: «Эй, земляки, что с вами происходит? Куда с дубьём бежите вы? Ответьте. – Что с нами происходит – сенату известно: от черни голой – дух тяжёлый. Пусть теперь знают, что рука у нас тоже не из лёгких».
Граждане бунтари – в современной уличной одежде;
легко сойдут за «экстремистов» ХХI века, сотрясающих город в преддверии саммита большой семёрки или по какому другому поводу (у Шекспира это дороговизна хлеба, который сенаторы гноят в закромах). Чернью они себя кличут, конечно, из бравады, но Кориолан-то и в самом деле на дух не переносит «плебейское стадо». Да ещё и юродствует, готовясь принять должность консула; в ответ на упрек боевого товарища Тита Ларция «Ты никогда не любил простого народа», отвечает так: «Значит, ты должен ещё больше ценить меня за то, что я не якшался запросто с кем попало. Впрочем, я готов льстить моему названому братцу – народу, чтобы снискать его драгоценное уважение, раз он согласен его оказывать только на таком условии. Если мудрому народу милей согнутая спина, чем прямое сердце, что ж, я выучусь кланяться пониже и корчить сладкие рожи».
Победитель, которого встречают фашистским скандированием; опасный – особенно по нынешним, озабоченным «новой этикой» временам – герой.
Если, конечно, не превращать Кориолана – как поступил когда-то Брехт – в плакатно отрицательного персонажа, нео-фюрера с манией величия, закончившего, как и полагается диктатору, под ударами мечей заговорщиков. Но режиссёр Джози Рурк (в год премьеры – новый худрук Donmar Warehouse) далека от однозначных трактовок. И позволяет рискованные ассоциативные образы – лавровый венок на окровавленном челе Кориолана походит на терновый венец, а в уже упомянутом эпизоде, где воин вынужден испрашивать у народа избирательные голоса, белая туника придаёт Кориолану картинное сходство с восходящим на Голгофу Христом.
В костюмы всех исполнителей аккуратно встроены детали, отсылающие к античной старине (Кориолану повезло больше других – пощеголять и в тоге, и в доспехах), но, само собой, не про Древний Рим лондонский «Кориолан». Впрочем, бронебойной конкретики в спектакле Джози Рурк нет – в отличие, например, от предшествовавшей спектаклю киноэкранизации «Кориолана» (2011), поставленной Рэйфом Файнсом с собой в главной роли – там римляне уподоблялись американскому спецназу. Условно современный антураж предопределен самой площадкой – камерной сценой Donmar Warehouse, где любая псевдоисторическая помпезность выглядела бы нелепо.
В этом необычном театре артистов и зрителей отделяет расстояние вытянутой руки; для российского зрителя, привыкшего видеть звёзд исключительно на больших сценах, визит в Donmar может быть шоком.
Помню круглые глаза товарища, который рассказывал, как ходил в Лондоне на «Гамлета» с Джудом Лоу – и билет стоил вменяемых денег, и Лоу играл почти что в комнате. И вот в той же «комнате» оживает массивная (даже после разумных сокращений), полная баталий, насчитывающая под два десятка действующих лиц пьеса – и можно только аплодировать мастерству, с которым Рурк адаптирует её к камерному формату. Настоящий театр – это когда для сражения в Кориолах достаточно одной узкой лестницы у стены, дюжины стульев и пары скромных фейерверков; и всё – есть упоение в бою. Видеоверсия, кстати, отлично передаёт внутренний масштаб постановки.
Главный же материал, который сполна использует Рурк, – сильнейшее актерское присутствие. С одной стороны, несправедливо сводить мощь спектакля в «Донмаре» только к одному имени – Тома Хиддлстона. Я восхищаюсь опытнейшей Деборой Финдли в роли мамаши Волумнии, почти вожделеющей израненной сыновней плоти; каждый первый британский рецензент отметил новаторство сериальной звезды Марка Гэттиса в роли Менения Агриппы, каждый второй – свежесть датчанки Биргитты Йорт Сёренсен, прославившейся «Женой художника» Билле Аугуста и сериалом «Правительство» («ещё одно доказательство, что спектакли «Донмар» рассчитаны на любителей политической мыльной оперы») в роли жены Кориолана. Хвалили Рурк и за актуальные феминистские мотивы – часть мужских ролей превращена в женские; пол сменил, например, народный трибун Сициний, один из популистских противников Кориолана, и гендерная однозначность шекспировского текста приобрела объём. Но если отрешиться от вежливого желания отметить вклад всех участников проекта и вдохновиться прямотой героя, можно смело заявить: этот «Кориолан» – спектакль Хиддлстона, играющего не про политику, не про отношения толпы и сильной личности, но про неотделимость силы от слабости внутри настоящего человека. Про обреченность героя, для которого невозможно лицемерие.
Едва ли не самый молодой из исполнителей этой роли ever делает непривычный, почти вызывающий образ:
его воин с закаленной битвами и по определению дубовой кожей – человек с оголенными нервами; по сути, романтик-одиночка, не стесняющийся быть собой в силу невинности. Невинность без защиты.
